Пo стaтистикe шaнс увидeть зaгрoбный мир выпaдaeт oднoму из кaждыx двуx тысяч чeлoвeк, пeрeжившиx клиническую смерть. А статистику позитивных перемен в их отношении к жизни никто не ведет.
Большинство «воскресших» ничего не помнят, но у людей сохранивших воспоминания, они в некоторых деталях совпадают: серый тоннель, большая скорость, яркий свет, ангелы, умершие родственники, вся жизнь, как кинолента, видение своего тела со стороны.
Процесс совпадения деталей ученые объясняют следующим образом.
Умирающий «видит и слышит» картину собственной смерти по причине того, что мозг отмирает послойно, а функция слуха отключается последней. Так что, при умершем не выражаться, вдруг очнется. Шутка.
Мелькание «киноленты жизни» объясняют той же функцией поступательного угасания мозга. Угасание начинается с эволюционно молодых структур мозга, завершается — более старыми. Таким образом, наиболее эмоционально яркие воспоминания «проплывают» в обратном хронологическом порядке.
Кстати, один британский доктор нашел свое объяснение феномену «душа смотрит на тело». Возбуждение в момент умирания ангулярной извилины — структуры, связанной с органами зрения, осязания и равновесия. Мозг посылает с её участием на зрительную кору информацию о положении тела в пространстве до того, как сознание отключилось, проецирует на сетчатку глаза. Получается эффект «вывернутого зрения» — человек будто бы видит себя со стороны.
Правда, его теория никак не объясняет, что в состоянии клинической смерти люди видят не только предметы, расположенные на виду, но и скрытые от глаз обычного наблюдателя.
Но мы ведем речь не об этих загадках, а о влиянии клинической смерти на психику и личность человека. Пребывая наполовину там, наполовину здесь, человек имеет возможность пересмотреть свои поступки и, как говорят священники, покаяться. А если выживет, изменить свою жизнь. Испытание, встреча с другим миром даются как шанс для переосмысления, когда человеку ещё есть что сделать в жизни.
Смерть, как последний экзамен при переходе на другой уровень сознания, она же и последний аргумент к продолжению жизни. Что и побуждает человека пересмотреть жизненные ценности, изменить выбор.
В продолжение темы хочу представить книгу Н. Волохиной «Жизнь после смерти. Возвращенцы».
О людях, перенесших клиническую смерть. Захватывающие рассказы из практики опытного психолога. Как изменяется человек, его взгляды, психика после путешествия «на тот свет»? Кому и зачем дается шанс новой жизни? Кто становится «невозвращенцем» или «пограничником»? Почему человек испытывает удовольствие от страха? В художественных очерках душевед с тридцатилетним стажем ненавязчиво доносит мысль: все зависит от выбора, желания жить, любить, быть любимым.
Размещаю рассказ из неё, который, на мой взгляд, отражает основную мысль публикации.
Книгоноша
Алексей, хоть и технарь, читал запоем с самой школы. В Перестройку, когда завод его выбросил, спасло умение добывать книги. Старые московские книгочеи связали с нужными людьми, и стал инженер книгоношей. Возил из столицы под заказ драгоценные книги, о которых раньше только слышали и мечтали, неслыханные эзотерические и расхожее чтиво. Сложился круг заказчиков, «сарафанное радио» его вырастило. С развала на земле да на столе перебрался под крышу, в уголок, потом в комнатку, вскоре занимал целый этаж в престижном, проходном месте. Уже не справлялся один, приятеля в помощники взял. Наладилось, закрутилось, вроде, само по себе.
Вздохнул свободно, наелся, отъелся, все попробовал — «адидасы», цепи, барсетки, машины, путешествия, бани, девки, жене цацки. На все потратился, а деньги все есть и еще прибывают. Книжный голод тоже в любой момент утолить можно. Что делать, чего хотеть, куда бежать? В неё, горькую. Поначалу, конечно, для форса, пил «Наполеон» да «Сангрию», а потом «Смирнов» и даже «Рояль» в ход пошел.
Уснул однажды с сигаретой (классика жанра) и костюмчик спортивный, «паленый» — синтетический, сплавился, к телу прирос. Ожоги несовместимые с жизнью. Тут денежки и пригодились — на ожоговый центр. Денежки тут, Алексей там — в коме.
— Пролетел я через трубу, — рассказывал он мне, — серую, полупрозрачную, и очутился в доме каком-то, вроде барака. Подходят ко мне два парня, один белобрысый, другой чернявый. «Пойдем, — говорят, — мы тебя проводим». Пошли. По обеим сторонам коридора сплошь двери. И чувствую я, что за ними кто-то есть, хоть и не слышно ничего. Cтрашно, жуть. Откуда-то я знаю, что в комнатах люди мучаются, невыносимо страдают. И все никак не кончается ни коридор, ни ужас этот. Спрашиваю провожатых:
— Мне куда?
А брюнет отвечает:
— Куда хочешь, в любую дверь заходи.
Кто ж захочет в такую дверь? Я молчу, они молчат, и все идем да идем. Чую, не могу больше — что тут страшно, что там, решил, будь что будет, толкнул одну дверь и вошел. Оказалось, вышел, а парни там остались. И барак исчез. А передо мной девица явилась, цыганистая такая, красотка жгучая.
— Пойдем, — предлагает, — я тебя угощу.
Смотрю, вроде, рыночек — столы под навесами. Откуда взялись, только что пусто было? А на столах сладостей разных немеряно. Я таких и не видал никогда. Пить хочу, не могу, а кругом только сладкое и никаких тебе напитков. Деваха же так нахваливает, что хоть и жажда, а взял бы да попробовал. Только чую, нельзя ни под каким видом брать, не знаю почему, но нельзя, и всё.
Дошли до конца ряда она спрашивает:
— Точно ничего не хочешь?
— Нет.
Красотка и пропала, а я снова через тоннель полетел. В нем понял, что значит, космическая скорость.
Очнулся, лежу в ванне — кровать водяная в ожоговом. Стена передо мной белая. Вдруг прямо из неё, как в кино, не поверишь, два мужика выходят, блондинистые, как тот парень из барака. Но он одетый был, а на этих только рубахи белые до колен. Подошли ко мне с двух сторон, встали и молчат. Потом один протягивает стакан:
— Пить хочешь?
— Очень хочу. Только взять не могу, руки не двигаются.
Он поднес стакан мне ко рту, я и присосался, будто с рождения не пил. А вода вкусная, холодная. Я пью, она всё не кончается, словно стакан бездонный. Он отнял стакан и у второго спрашивает:
— Хватит что ли?
Тот отвечает:
— Еще чуть-чуть.
Ну, я снова, как из титьки.
— Теперь хватит, — второй говорит.
Стакан и пропал. А они в стенку ушли. Я плаваю, соображаю, не свихнулся ли часом. Но губы-то мокрые и желудок полный, да и весь я полный, будто кровь новую налили. Тут медсестра зашла, я окончательно убедился, что не брежу и не сплю. Сестричка, как увидала, что я очнулся, за врачами побежала. Врач толкует, мол, в рубашке родился, а кожа нарастет. Но я понимаю, что шкуру не зря с меня спустили, было за что. И на «экскурсию» не просто так водили. Только я испытание выдержал: дверь нужную выбрал, ни на какие соблазны не покусился. Обожрался и так уже по самое не хочу, ясно дураку стало, что вкуснее чистой воды — жизни — ничего не бывает.
— Зачем же ты вернулся? Что делать теперь станешь?
— Я точно знаю, что — проводником буду.
— Куда, кого водить станешь?
— Таких же, как сам, потеряшек, чтоб не через трубу, чтобы здесь нашлись.
Алексей — защитник, оберегал пацанов наркоманов в центре реабилитации, как самого себя. Верили они ему, старались, чтобы он им поверил, вывел. Некоторые прошли. Даже если бы один, уже много.